«Ушедшие пациенты снились по ночам»: заведующая первым в Оренбурге отделением паллиативной службы рассказала о своей работе

Тамара Галкина с первого дня возглавляет паллиативное отделение в городской больнице имени Пирогова

Фото: Виктор Бартенев

8 лет назад, в апреле 2014 года, в Оренбурге открылось первое отделение паллиативной помощи в городской больнице имени Пирогова. Заведующей с первого дня работает Тамара Александровна Галкина. Она рассказала Orenburg.kp.ru о том, с чем приходится сталкиваться персоналу, почему родные не всегда хотят забирать тяжелобольных бабушек и как не выгореть на такой должности.

- Тамара Александровна, вы – первые в области. Наверное, сразу же была высокая востребованность?

- Что вы! Первое время люди вообще не понимали, что это такое. Поначалу нас воспринимали как хоспис. Посетители удивлялись: надо же, как чисто! Телевизоры, краны во всех палатах. И, главное – отношение персонала. У нас сразу собрался очень внимательный коллектив – специалисты, у которых во главе угла – милосердие и сострадание. Да, мы не вылечим человека, но можем облегчить его страдания. В обязанностях врача паллиативного отделения не только забота о теле, но и о психическом состоянии. Поэтому по возможности мы со своими пациентами и чай пьем, и книжки читаем. И, конечно же, разговариваем. Это очень важно – контактировать.

- В чем ваше отличие от хосписа?

- В хосписе человек получает только уход и обезболивание. И остается там до самого конца. У нас пребывание рассчитано на 21 день, но при необходимости оно может быть продлено. В нашем отделении человек получает обследование. Например – попадает к нам пациент в 4 стадии онкологии, очень плохой жизненный прогноз не более чем на полгода. А мы дружим с ним года по 2-3. Потому, что после операций и химиотерапий мы ему кровь перелили, гемоглобин подняли, плевральную жидкость убрали пункционно, белок прокапали, сняли интоксикацию. И он ушел от нас на своих ногах. У некоторых даже бывает ремиссия.

- У людей, которые к вам попадают, связи с внешним миром прекращаются?

- Конечно, нет! Еще до ковида мы стремились создать условия для посещений родных. Многие у нас даже проходили курс ухода за больными, помогали персоналу с кормлением, купанием... К праздникам мы иногда делаем концертные программы, к нам приезжали воспитанники православных гимназий. И надо видеть, как человек на грани смерти прижимает дрожащей уже прозрачной рукой к груди эти самодельные подарки и открытки от детей! У нас иногда бывают волонтеры, которые помогают со сменой постелей, вывозят наших подопечных на прогулку на коляске. Один приезжал, играл на баяне в коридоре, и наши пациенты ему потихоньку подпевали. Огромную помощь мы получаем от православного сестричества нашего храма. Они к нам приходят без расписания: когда надо и когда время есть. Батюшка безотказный: исповедует, соборует, причащает, крестит. Некоторых в теплую погоду мы возим на службу по желанию. Да… чем тяжелее человек, тем больше он думает о душе.

В отделение люди часто приходят с тяжелыми ожиданиями, а уходят на своих ногах

Фото: Виктор Бартенев

- Многие из ваших подопечных возвращаются в семьи?

- Не буду скрывать: смертность у нас составляет 52 процента. А вообще боль моя в том, что часто очень сложно бывает вернуть пациента в семью. Конечно, нельзя осуждать этих людей: всем надо работать, а сиделки стоят очень дорого – больше 30 000 в месяц. Далеко не все они квалифицированные, часто без медицинского образования, и после них мы получаем пациентов в огромных пролежнях. Но, чтобы человек жил, ему необходима семья. Как я часто говорю: у нас и руки не такие теплые, и слово мы сказать такое доброе не можем, как от родного человека. Я видела, как после визитов родных у людей восстанавливается речь, движения становятся осмысленными. И зовешь – приходите почаще, посидите подольше! С некоторыми приходится буквально спорить: найдите возможность, заберите бабушку на Пасху! Она готовится, для нее это важно.

- Какая квалификация у вашего персонала? Все-таки это не борьба за здоровье…

- Это расхожий и неприятный для нас стереотип. У нас много врачей с первой категорией, у меня – высшая. Мы много и постоянно учимся. Отправляли в московский хоспис сестру на стажировку, большим составом ездили в Уфу и Самару за опытом. Дважды были на зарубежных конференциях. А уж то, как мы укомплектованы – этому удивляются даже москвичи. В больнице у нас самая низкая текучка. Весь персонал, с которым я стартовала, остался у нас. 35 специалистов, некоторые из них на выездной службе работают по Дзержинскому и Ленинскому районам. Они могут все: и диагностируют, и подмывают, и капельницу ставят, и назначение дают – это все на дому.

- Я знаю, что однажды вас посетила Елизавета Глинка, знаменитая «Доктор Лиза». Расскажите о своих впечатлениях.

- Это было в октябре 2014 года, через полгода после открытия. Я так переживала перед ее визитом! Сердце дрожит… А она идет ко мне по коридору, улыбается – руки протягивает. Они такие теплые, мягкие, и я сразу перестала дергаться. Потом мы прошли по палатам. Она к каждому подходила, заговаривала о чем-то, одеяла им поправляла, руки жала. Ей понравилось, как у нас все поставлено. Она говорила, что «носом оценивает состояние». Потому, что запах, свойственный таким учреждением, за пару дней до визита не отмыть. Через несколько дней после своего визита она передала больнице 5 мобильных кислородных концентраторов – это было очень нужно и очень вовремя. После Глинки к нам приезжал профессор Новиков – председатель российской ассоциации паллиативной помощи. У нас проходили конференции, мы к нему в Москву ездим 2 раза в год, постоянно обучаемся онлайн: врачи – по своим, сестры – по своим программам.

- Вы работаете на грани материального и тонкого мира. Скажите, есть ли в вашей среде какие-то приметы, поверья?..

- Странно, но не бывает такого, чтобы люди умирали поодиночке. Если одно событие состоялось, можно быть уверенным, что за ночь уйдут еще 2-3 человека. Я говорю в такие моменты: «Портал открылся». Всегда много уходит на большие церковные праздники – Рождество, на Пасху вот… Раньше я очень боялась людей в гробу. Сейчас – совсем нет. Мы их обихаживаем и отправляем в последний путь со всем возможным теплом. Но я не прихожу на прощание, хоть иногда родственники меня приглашают. У меня на это табу. Эти порядки тоже не сразу становятся понятны. Первые полгода мне было особенно тяжело. Мои ушедшие пациенты снились мне по ночам, буквально вереницей: один улыбается, другой плачет, третий грозит. До конца к этому привыкнуть невозможно все-таки.